Исаакий номер два был поставлен не слишком удачно: уж очень близко к берегу реки, в то время еще не укрепленному (впрочем, неровная осадка будет бедой и четвертого, современного Исаакия). Грунт пополз, появились трещины и в стенах, и сводах. Другой бедой Питера тех времен были пожары. Многие ли знают о том, что Петропавловский собор горел, так что стоял до Екатерины II без шпиля? С почти-близнецом-Исаакием-вторым произошла та же история. В мае 1735 года церковь горела. При восстановлении решили уменьшить давление на потрескавшиеся стены и своды – купол уменьшили, а колокольню с часами вообще не стали восстанавливать.
В таком урезанном виде бедный Номер Два стоял до 1763 года – хотя в 1761 году была судьба его уж решена. Собор осмотрел Савва Чевакинский, главное русское имя русского барокко. Чевакинский решил – третьему Исаакию быть, и быть на том же месте, где сейчас четвертый. И даже составил прожект. Но барокко было уже не ко времени. В 1762 году императрицей становится Екатерина II, у которой с чувством моды все было в порядке. Растрелли уволен, Чевакинский отстраняется от строительства Исаакия Номер Три – а прожект заказывают Антонио Ринальди.
И поскольку Ринальди – это моя большая любовь, я могу в данном случае лишь аплодировать выбору Екатерины.
О Ринальди как человеке известно исчезающе мало - да, собственно, почти ничего. Все данные о нем какие-то косвенные. Даже его возраст высчитывается по весьма боковой информации: в 1779 году Екатерина II пишет своему любимому европейскому корреспонденту Гримму и в письме упоминает, что Ринальди упал с лесов, при этом покалечившись, и что он стар, ему около 70 лет. Отсюда, свято доверяя точности Екатерины, делают вывод, что Ринальди родился в 1709 или, на крайняк, в 1710 году. Странно мне это. С тем же успехом ему могло быть и на 10 лет поменее. Шестьдесят – по тем временам тоже преклонный возраст…
Родился в Италии (вроде как возле Неаполя, а Бог весть), в дворянской семье (не доказано). Учился у позднего барочника Луиджи Ванвителли и вроде как был чуть ли не членом его семьи (последнее предположительно), помогал учителю в постройках, в особенности монастыря Казерты близ Неаполя (должно быть, так). Вычленить творческую индивидуальность Ринальди итальянского периода практически невозможно – несмотря на то, что в Италии наконец про соотечественника вспомнили и подобную попытку Буккаро с Мильтенов два года назад предприняли. Но без особого успеха.
Наконец в 1752 году Ринальди решает начать самостоятельную архитектурную карьеру (не поздновато ли – в 42 года?) и отправляется в далекую Россию, где проживет более тридцати лет и как человек нисколько не станет известнее.
Впрочем, он отправляется не совсем в Россию, а сначала в нынешнее наше ближнее зарубежье – поступает на службу к последнему малоросскому гетману Кириллу Разумовскому, брату Алексея, негласного мужа Елизаветы Петровны. Срок службы определяется в семь лет.
На Украине Ринальди, однако, работает недолго, хотя заказывают ему сразу с ходу постройку новой украинской столицы – Батурина – плюс дворец Разумовского в Глухове. Разумовские живут в Петербурге, и в 1754 году Ринальди уже в Петербурге – и не просто при дворе, а при «малом дворе».
Это любопытная перемена. «Малый двор» - это двор великого князя и великой княгини, будущих Петра III и Екатерины II соответственно. А ведь Екатерина никогда не любила Разумовских, да и Петр тоже не слишком жаловал. Почему и при каких обстоятельствах Ринальди переходит к ним? Неизвестно. Хотя можно предположить, что это он сам тихо и четко противопоставлял себя блистательному барокко Растрелли с сотр.
10 лет Ринальди строит Ораниенбаум и, видимо, дружеские отношения с Екатериной. В 1761 году он является первым придворным архитектором наследника престола Петра, но называет себя архитектором великой княгини… очень многозначительно. Ванвителли, с которым переписывается ученик, в 1762 году высказывается в том духе, что смерть Елизаветы Петровны "очень большая удача для Сеньора Антонио Ринальди, так как Великая Княгиня, которой он тоже служил, и есть Царица наследница, которая сейчас правит, она молода и будет жить много лет".
Хотя, может быть, Ринальди ставит не столько на Екатерину, сколько на Орловых. После воцарения Екатерины он становится ведущим архитектором Петербурга, строит много и замечательно (хотя далеко не все сохранилось), но две его больших постройки четко связаны именно с Григорием Орловым – дворец в орловской Гатчине и Мраморный дворец, подарок Екатерины Орлову. Дружили они, что ли? Но во всяком случае в Мраморном дворце на стене – беспрецедентный барельеф с портретом не Орлова, не императрицы, но именно Ринальди. И второй такой же - в Гатчинском дворце Орлова.
Правда, архитектор много строит и в Царском Селе – любимой резиденции Екатерины (Китайский театр, Китайская деревня, вообще тамошнее шинуазри – это Ринальди); именно ему поручают главную церковь Петербурга – Исаакиевский собор, а также главный петербуржский театр (нет, не Мариинский, тот, Ринальдиевский, театр сейчас перестроен до неузнаваемости).
В общем, архитектор в милости и востребован. В 1768 году он приобретает собственный дом – трехэтажный, рядом с Зимним дворцом, правда, по тем временам небольшой, но это по тем временам.
Несмотря на преклонный по тем временам возраст, пишут искусствоведы, Ринальди был полон энергии и мог бы еще многое построить, если бы не трагический случай, который произошел во время осмотра возводимого по его проекту Большого театра в Петербурге: Ринальди упал с лесов. Продав дом, он в 1784 году уехал в Рим.
Создается впечатление, что, упав с лесов, Ринальди тут же (возможно, на носилках) отправляется продавать дом и паковать вещички для отъезда. Между тем падение происходит в 1779 году, а отъезд на родину – лишь через пять лет. Именно это время – закат Орловых. Новая (потемкинская) звезда, новая метла, новый стиль торжествующего классицизма?..
Ринальди назначена пенсия - тысяча рублей в год, которую выплачивали ему пожизненно, пересылая через российского консула в Риме.
Десять последних лет жизни архитектор проводит в Риме, где живет под опекой своего племянника Сантино Ринальди. Говорят, все это время он систематизировал собственные проекты и рисунки.
10 февраля 1794 года Антонио Ринальди умирает в Риме.
Вот и все, собственно. За исключением упоминания Ринальди в мемуарах его куда более знаменитого соотечественника Казановы (потаскуны всегда были куда более популярны, чем строители. Грустно, но факт). Казанова не без сгущения красок (дикая, дикая рабская Россия…) рассказывает, как купил в России себе любовницу-крестьяночку необыкновенной красоты, назвал Заирой (бедняга даже собственного имени, видимо, не имела), обучил итальянскому, вообще цивилизовал, в ответ на что сия неблагодарная дикарка имела обыкновение устраивать ему сцены ревности и даже разбираться на кулаках. На девушку запал соотечественник Казановы архитектор Антонио Ринальди, коему Казанова Заиру, уезжая из дикой России, и оставил. Девушка была с Ринальди до самой смерти последнего и, по некоторым (искусствоведческим, правда) данным, состояла с архитектором в законном браке.
И вот теперь действительно все. Если не считать собственно архитектурного наследия Ринальди.
Нет, «щас спою» не будет. Дело в том, что это надо смотреть. Ну, как совершенно бесполезно описывать картины Рокотова, - их видеть надо. Желательно вживе.
Кстати, мне часто кажется, что Рокотов в живописи – это примерно Ринальди в архитектуре. «Мягкая, немного пасмурная музыка души» (с). Я бы сказала еще – по-настоящему тонкой души (не путать с душевнотонкоорганизованной личностью, коих не терплю).
Конечно, я попытаюсь немножко показать, но вообще это все профанация. Ринальди надо смотреть в контексте. Приморский Ораниенбаум и вокругозерная Гатчина. Сырой воздух и прекрасное северное небо, над которым Казанова потешался, а Ринальди понял и принял.
Вот изумительная система лестниц перед куда более ранним Меншиковским дворцом в Ораниенбауме.
Изящные, как фарфоровая безделушка, въездные ворота крепости Петра III в том же Ораниенбауме.
Сам тамошний дворец Петра III - собственно, это кубик, из которого вырезан один угол, и срез несет входную дверь и балкончик и является, собственно, дворцовым фасадом.
Китайский дворец Екатерины II.
Гатчина, дворец. Вид через Белое и Серебряное озера.
Ринальди облицевал его пудожским камнем.
Собственно, Ринальди соединил в своем творчестве все лучшее на тот момент: конец барокко, начало классицизма и единственный момент рококо в России. И то, что получилось, соединяет в себе всю прелесть весны и осени одновременно. У него одного так вышло. Никто и никогда более. Ну, кроме вышеупомянутого Рокотова (на мой вкус, конечно)…
Еще он первый понял, что в сыром северном климате нет смысла штукатурить и ярко окрашивать стены зданий – или же надо штукатурить и окрашивать их едва ли не каждый год. И в какой-то момент начал заменять штукатурку мраморной облицовкой. Ни одного яркого пятна на Мраморном дворце – но какая богатая и разнообразная гамма. Потом к идее облицовки естественным материалом придут, конечно, - но уже во времена модерновые.
По пригородам стоит немало обелисков, колонн и даже ворот, сделанных Ринальди из мрамора. Да что там, даже верстовые столбы что на Петергофской, что на Царскосельской дороге - его рук дело. Любил и чувствовал человек камень - и как он должен играть в северном воздухе.
Вот Чесменский обелиск в Гатчине.
Орловские ворота в Царском Селе. Это все мрамор.
Чесменская колонна там же посреди пруда.
Морейская колонна - где упомянут Ганнибал, и потому туда любил бегать лицеист Пушкин. Типа "мой личный памятник".
А высшей точкой творчества Ринальди должен был стать Исаакий Третий. Но не стал.
Он действительно должен был быть похожим на ямский, он же кингисеппский Екатерининский собор (см. сюда - http://www.livejournal.com/users/anna_y/341122.html)– только много лучше. В том числе и потому, что задуман облицованным мрамором, так же, как и Мраморный дворец, в единстве с Невой, северным воздухом и северным небом.
Дорого все это было, конечно. А потом, возможно, новая метла переменила вкусы Екатерины в новую сторону, сама же императрица достаточной тонкостью и стойкостью вкуса не обладала. Хотя в последовательности ей не откажешь, и потихоньку собор строился даже после отъезда Ринальди в 1784 году. Во всяком случае, мрамор для облицовки был привезен весь, и собор, доведенный к моменту воцарения Павла до карнизов, уже был отделан снаружи в полном соответствии с первоначальным замыслом.
Еще немного, еще чуть-чуть... и был бы у нас единственный в своем роде православный собор рококо.
Однако тут грянул Павел.