Четыре питерских Исаакия (без номера). Купольная проблема-4.

Глава без номера, в которой автор продолжает бесконечно растекаться тем, что у него вместо мысли, и ладно бы по куполу, а то ведь опять в психологию ударяется и всяких маньяков из Гарри Поттера вспоминает...

Настоятельно рекомендуется пропустить!



6. Немного о звездах.

После того, как в должности капомаэстро перебывали 2 (два) скульптора и столько же живописцев, кого в оной последовательности не хватало?

Конечно, ювелира. Коим и был великий и прекрасный маньяк Филиппо Брунеллески. А кто начнет распространяться, что, дескать, неплохо бы и архитектора какого-нибудь на архитектурную должность поставить, тому фи и увы! Не было в средневековой Италии, и даже в ренессансной Италии, и даже до середины века пятнадцатого, такого понятия, как архитектор.

Фишка в том, что будущие великие авторы великих архитектурных проектов учились вовсе не на архитекторов. Они получали общехудожественное образование в какой-нибудь мастерской какой-нибудь художественной личности. Архитектурные знания приобретались в процессе строительной практики, причем капомаэстро сам учился у каменщиков. Чертежей почти не было, а если и чертили, то обычно прямо на земле. Разве рисунки изготовляли временами для кое-каких деталей сооружения. Еще, как мы уже знаем, сооружали модель. Клятва на верность оной все же была явлением нечастым, но вещественное напоминание о том, что, собственно, строим, у стройки обычно стояло. Вот и все.

Что касается ювелиров, то сейчас считается, что ювелир - работа тонкая. В то широкое время она была не только тонкой, но еще и глобальной. Чтобы получить от цеховой комиссии аттестат ювелира и право на собственную мастерскую, необходимо было не только уметь обращаться с драгметаллом на практике, но и обладать солидными познаниями с области математики и механики. Считалось - внимание! - что ювелирное дело к архитектуре ближе всех остальных ремесел. Ибо золотых дел мастера обычно выполняли разного рода реликварии, иногда весьма крупные, представлявшие собою сложные архитектурные сооружения, оригинальные или даже копирующие те, которые уже существуют.

Что бы такое из общеизвестного показать... А! Кто видел полуторатонную серебряную раку Александра Невского в Эрмитаже, тот нас с ренессансными итальянцами поймет.



Ну а собственно инженерные навыки опытным в архитектуре ювелирам опять же предлагалось приобрести вышеупомянутым способом обучения на месте у каменщиков.

Подход, конечно, с позиции нашего времени спорный. Но зато в отличие от нашего стандартно-коробочно-клепательного века тогдашние сооружения представляли собою работу штучную. Как говаривал в фильме "Влюблен по собственному желанию" один закройщик, глядя нежными глазами на героиню Глушенко, не ширпотреб, а индпошив.

Теперь, я думаю, уважаемая общественность не удивится извивам ренессансно-жизнеописательской логики, согласно которой "Благодаря своим занятиям живописью, Филиппо скоро стал профессионалом в ювелирном ремесле и, на удивление всем, очень преуспел: в черни, и в смальте, и в рельефе по камню, и в резьбе, гранении и полировке драгоценных камней он в короткое время стал превосходным мастером; и так было во всем, за что он брался".

Итак, Брунеллески по образованию был ювелир, а по зову сердца - маньяк. До сорока лет он себя, как принято сейчас говорить, не нашел и маялся дурью потихоньку работал, с ренессансным размахом развлекаясь (в том числе интеллектуально) с компанией любимых друзей, которые души в нем не чаяли.

Дабы, как с ракой Александра Невского, найти пример, близкий уважаемой общественности, привлеку любимую мною сагу Роулинг и не без удовольствия констатирую удивительное сходство особенностей характера сына флорентийского нотариуса Филиппо и наследника славного рода Блэков Сириуса. Конечно, с поправочкой на южный темперамент и недостаточный аристократизм первого.

Как прекрасна и, не побоюсь этого слова, сириусоблэкова история о том, как вел себя Брунеллески при обсуждении разнообразных проектов того самого купола, вокруг которого я так долго кружу. Филиппо столь неистово вмешивался в прения, доказывая достоинства своего проекта, что жюри постановило удалить его из зала заседаний. Однако, как совершенно ясно, плевать хотел Сириус Филиппо на данное постановление. Так что группе авроров крепким молодцам из охраны пришлось вынести соискателя на площадь и запереть перед ним дверь - ибо неукротимый маньяк рвался внутрь. Дверь была испинана по полной программе.

Звезда-Филиппо вообще нарывалась не менее упорно и постоянно, чем звезда-Сириус. Из многочисленных историй на эту тему мне больше всего нравится та, что про плотину. Дело было, правда, уже в 1430 году, когда звезде было уже за пятьдесят, но темперамент и социотип Филиппо, как хорошее вино, от выдержки лишь приобрели неповторимый букет. Итак, во время осады флорентийским войском города Лукка в военный лагерь прибыл Брунеллески, назначенный капомаэстро по возведению плотины вокруг объекта посягательств Флоренции. На реке Серкио по замыслу, одобренному свыше, предполагалось возвести систему плотин, поднять уровень воды и в нужный момент открыть шлюзы. Далее вода, хлынув по спецканалам, затопит всю местность вокруг городских стен, и Лукка откроет ворота, упав спелым яблочком в загребущие руки Флоренции.

Кто напортачил - не совсем понятно. Мог и Брунеллески, а могли и флорентийцы во время проводившихся крайне спешно земляных работ. В момент Х вода-то, конечно, хлынула, но затопила отнюдь не осажденный город, но лагерь осаждающих, который пришлось спешно эвакуировать.

Что бы сделала в данном случае уважаемая общественность, не знаю, я бы прижала уши и долго медитировала над собственными ашипками с целью повышения общей образованности. Маньяк, однако, повел себя с истинно маньяческим великолепием (по типу райских птиц, конспиративно присылаемых Гарри, или самого невидного места на верху трибун во время злосчастного квиддичного матча). Поскольку при наводнении у капомаэстро погибла походная кровать, он потребовал стоимость королевского ложа с коммуны.

Кто решит, что Брунеллески был жаден, совершенно не понимает маньяков подобного типа. Напротив, он с крайней маньяческой органичностью сочетал в себе прямо противоположные качества. Будучи коварен, капризен и злопамятен, он одновременно был до смешного простодушен, неприхотлив и прощал без лишних слов. С жадностью тоже сложно: деньги за кровать красиво сочетаются с любимым другом Брунеллески Донателло, который все заработанные финансы бросал в корзину, подвешенную к потолку мастерской, и забывал о них. Ученики и друзья могли брать оттуда кому сколько заблагорассудится.

В молодости друганы Сириус и Джеймс Филиппо и Донато гуляли не слабо. Однажды они так увлеклись обсуждением достоинств искусства древних римлян, что не заметили, как оказались за городом - на дороге, ведущей в Рим, и отмахали по ней изрядный кусок. Решив не прерывать так успешно начатый поход, они не стали тормозить, дотопали до Рима и вернулись в родной город лишь через несколько месяцев.

Злые шуточки над знакомыми и даже собственными друзьями оная парочка тоже проделывала. Обычно всецело по инициативе звезды. Известная новелла Манетти рассказывает в подробностях, как был составлен и блестяще реализован хохмаческий заговор против одного из членов компании Петтигрю Снейпа резчика Грассо, которого с помощью хорошо отрежиссированного и продуманного спектакля (с вовлечением судебного пристава и шести стражников долговой тюрьмы, а также тюремного писца, аристократа мессера Ручеллаи, судьи Герардо да Прато и пр. и пр.) убедили, что он вовсе не Грассо, а некий Маттео. В конце концов Грассо и Маттео расставили по местам, но бедного Грассо так засмеяли во Флоренции, что он вынужден был в общем-то ни за что уехать из Флоренции в Венгрию.

Эх, не было на оболтусов Дамблдора. Их бы энергию да на мирные цели.


7. Еще немного о звездах.

Первый случай направить свою энергию на мирные цели в достойно звездном масштабе представился Филиппо в 1401 году, когда был объявлен конкурс на создание вторых дверей флорентийского Баптистерия. Историки искусства уверенно отсчитывают от сей великой даты начало кватроченто во Флоренции, и они совершенно правы.

При ближайшем рассмотрении ситуации конкурс сильно напоминает современные реалии, а именно - знаменитую дуэль мастеров конька на спортивных аренах во времена совсем недавние. Ибо конкурсы 1401 и затем 1419 года были, в общем-то, дуэлью Брунеллески с бывшим другом и заклятым соперником Лоренцо Гиберти. И затаившая дыхание уважаемая общественность того времени получила возможность понаблюдать и тройные аксели, и четвертные тулупы в количестве.

Когда читаешь, как освещали события этого времени сторонники одного и другого из Великих, создается отчетливое впечатление, что зашел на какой-нибудь форум по фигурному катанию, где фехтуют словесами помешанные на Ягудине и Плющенко фанаты. Нет, конечно, за истекшее со времени Ренессанса века мы весьма потеряли в культуре. Кто из фанатов Ягудина мог бы написать Женечке следующие строки:

"О бездонный колодец, мутный от невежества,
О низшее из животных, лишенное рассудка,
Ты хочешь слабого светляка выдать за яркий фонарь,
Но вся твоя алхимия, увы, бессильна.
Невежественная толпа, всякую надежду
Потерявшая на то, во что возможно верить,
Отныне верит только в невозможное,
И поэтому стали возможны люди, подобные тебе".

Ныне, увы, все грубее. Хотя ход мысли, согласитесь, за столетия не слишком переменился. Думается мне почему-то, что интервью Великого Плющенко на тему вечной якобы дуэли с Жубером (а на самом деле трепотни последнего с дальнейшим получением букетом по морде от первого) довольно четко совпадают с точкой зрения звездоманьяка кватроченто.

"Скажи мне откровенно,
Неужели по-твоему большей похвалы
Заслуживает тот, кто трубит в трубы,
А не тот, кто вступает в бой, не боясь риска?
Зачем ты прислушиваешься к хору болтунов,
А не трудишься спокойно?
Имеют цену лишь похвалы немногих,
А ты должен рассчитывать только на то,
Что создано твоими коньками руками".

Естественно, сторонники Ягудина и Плющенко Лоренцо и Филиппо рассказывают о конкурсе каждые со своей точки любви/зрения. Однако поскольку из всех представленных на конкурс работ именно две лучшие - Гиберти и Брунеллески - были сохранены, мы имеем возможность не полагаться на ренессансные форумы, а поглядеть на работы собственным глазками и составить собственное мнение по данному вопросу.



Несомненно, первую Олимпиаду конкурс 1401 года молодой (24 года) Брунеллески проиграл молодому (23 года) Гиберти в основном из-за своего неукрощенного темперамента, приведшего к техническому превосходству соперника. Спокойнее надо быть все ж таки. Если поручено сделать пробный рельеф в технике литья, прикляпывай к отлитой части совсем немножко - небольшие отклонения тебе за талант простят, особенно в ренессансной Италии. Если надо красиво заполнить композицией сложное по форме поле рельефа (заданное средневековыми образцами - дверью баптистерия номер 1), то заполняй раму, но не выламывайся из нее и не рви силуэт обрамления на несколько частей. Даже в ренессансной Италии за талант простят не все.

Рельеф Гиберти, как и требовалось, отлит целиком, кроме фигуры Исаака с частью скалы за его спиной. Рельеф Брунеллески состоит из многих отдельных деталей, прикрепленных на бронзовую доску. Причем далеко не все детали литые, есть немало кованых, так что сработал Филиппо свою произвольную в смешанной технике, условия конкурса нарушая. Кроме того, рельеф Гиберти на 7 кг легче рельефа Брунеллески. В масштабах дверей целиком экономия должна была составлять примерно 200 кг. А бронза тогда была ой какая дорогая...

Опять же выполненный с привлечением античных образцов рельеф Гиберти гораздо красивее рельефа Филиппо. Особенно хороша тщательная, ювелирная отделка мелочей - волос, орнамента на одеждах, листвы и даже крохотной фигурки ящерицы на переднем плане (см.картинку ниже, там немножко видно, а крупно не нашла в интернете, хоть режьте). Не случайно в контракте на выполнение дверей особо оговорено, что Лоренцо должен собственноручно выполнить "фигуры, деревья и подобные вещи в рельефах".

Конкурсный рельеф Гиберти на тему "Жертвоприношение Исаака".



И все-таки, и все-таки.

Конкурсный рельеф Брунеллески на тему "Жертвоприношение Исаака".



Рельеф Брунеллески и с точки зрения композиции тоже не отвечает условиям конкурса. "С решительностью, которая кажется нарочитой, разрывает он силуэт обрамления; две нижние фигуры слуг и горки снизу ломают раму так сильно, что она не воспринимается глазом как элемент композиции; рама сохранена - и то относительно - лишь в верхней части, однако и здесь изображение не вписано, но втиснуто в обрамление. Драматизм сцены, ее экспрессия столь сильны, создают такой внутренний напор. что зрительно взрывают обрамление, острые углы и полукружия словно разлетаются в стороны, усиливая динамику представленной сцены. В решении Брунеллески нет обрядовости, антикизирующего этикета. Сцена решена как схватка, почти драка: Авраам кидается с ножом на сына, силой отгибает ему голову... Смысловой узел - руки Авраама, нож, рука ангела, который, как бы разнимая драку, в последний момент хватает Авраама за запястья".

О, в драках, в т.ч. ножевых, и Брунеллески, и друг его Джеймс Донателло знали толк. Есть чудесная история о том, как юный Донателло 16 января 1401 года (как раз незадолго до создания Филиппо рельефа) в Пистойе подрался с другим учеником (все они тогда были не более чем учениками) и слегка его порэзал. Тот, не будь дурак, подал в суд, и Донателло приговорили к штрафу в 100 флоринов. Тут обидчик так разъярился, что пострадавший осознал, что все-таки дурак, ибо за сто флоринов его уже не просто порэжут, а настрогают ломтиками, и срочно убежал в Феррару. Тогда Донателло пошел к Козимо Медичи и попросил у него письмо к маркизу Феррары, чтобы горячему гармонику разрешили в Феррару приехать и переработать жертву на колбасу.

Козимо Медичи, надо сказать, повел себя прямо аки мудрейший патриций Витинари. Письмо Донателло он, разумеется, дал. И, как говорят источники, "другим путем" сообщил маркизу, что представлял собою юный скульптор.

Маркиз тоже не ударил в грязь лицом. Хорошо, сказал он Донателло. Давай, встречайся и убивай. И был не менее мудр, ибо когда Донателло встретился с собственной жертвой лицом к лицу, вид у него был такой растерянный, что жертва разоржалась, и Донателло - тоже. Далее, надо думать, они совместно напились и пошли по феррарским девкам. Но это лишь догадки. Достоверно известно, что когда маркиз (с очень серьезным лицом) спросил Донателло, убил ли он ученика (все уже знал, мерзавец), Донателло ответил: "Нет, черт возьми, потому что он засмеялся надо мной, а я над ним". Конец правдивой истории.

Но вернемся к рельефу. "...фигура Исаака напряжена, он пытается вырваться; характерная деталь, придающая действию повышенную напряженность, - жертвенник изображен в виде очага, в нем уже пылает огонь, Исаак скорчился на горячей плите; его фигура составляет смысловое ядро композиции, построенной не центробежно, как у Гиберти, но центростремительно. Авраам и ангел бросаются на Исаака с двух сторон, их руки сцепляются у него над головой, одна несет гибель, другая спасение".

Итак, Гиберти создал рельеф, точно предназначенный для декора дверей. Брунеллески же хотя и выполнил свою работу вне учета дальнейшего ее дверного применения, добился такой художественной убедительности решения, что его работу не только не переплавили, но, напротив, сохранили. Судя по источникам, если бы Филиппо захотел, то получил бы половину заказа и работал над дверями вместе с соперником. Флоренцию такой исход бы очень устроил. Но маньяк гордо и шумно отказался, и при его характере не могло быть иначе.

Каждый великий, в общем, получил свое. Гиберти заказ, а Брунеллески - известность определенного рода. Ибо конкурс нашумел, и Филиппо запомнился. Отыгрался он через несколько лет, так сказать, на следующей Олимпиаде.

Ах, какое время, какие характеры, какой прекрасный маньяк. Не приведи Господи жить с таким в реальной жизни. Однако же если надо сотворить что-нибудь невоообразимое и невыполнимое, звать следует только таких. Для чего, вероятно, они Господом и предназначены.

(продолжение следует)