Политику нельзя вести себя как частное лицо. А Николай вел. В результате чего на него и повешены многие собаки/темные легенды. Взять хотя бы Шевченко.
Что Шевченко был крепостной, широко известно. Как именно его выкупила из неволи петербургская общественность - известно несколько менее. Правильные слова у общественности всегда готовы, все рассказывают, как надо поступить в данном конкретном случае; но когда надо дать деньги, начинаются заминки.
Дабы собрать необходимую сумму на выкуп Кобзаря, прибегли, как всегда, к ругаемому царю. А именно. Модный художник Карл Брюллов написал с поэта Жуковского портрет. Жуковский, учивший (бездарно, но это другой вопрос) русскому языку императрицу, а потом и наследника, кинул мысыль Николаю. А Николай очень любил дарить. И не только своей семье. Еще он был большой охотник до благотворительных и праздничных карточных лотерей. Ибо они позволяли заставить других людей тоже что-нибудь дарить - и таким образом окружающие приобщались к любимому императорскому удовольствию.
Литератор, хотя и граф, Соллогуб описывал лотерею так. "Все эти [всякие призовые} вещи размещались камер-лакеями на нескоьлких столах в зале, примыкавшей к гостиной императрицы. После чая государь переходил туда и садился перед небольшим столиком, на котором лежала игра карт. Надо сказать, что под каждой из названных мною вещей вместо номера лежало название карты: двойка бубен,или десятка треф, или валет червей и пр. - "Господа, - обращался к окружавшим его столик царедворцам государь, - кто из Вас желает купить у меня девятку червей?.. Славная карточка..." Выигрыши Николай Павлович вручал лично, а деньги, собранные на лотереях, после того, как следовал расчет с магазином, "раздавались петербургским бедным".
Вот в 1838 году на одной такой благотворительной лотерее был разыгран брюлловский портрет Жуковского. На вырученные деньги Тарас Шевченко был выкуплен на волю и поступил в императорскую Академию художеств.
Студенты во все времена вели веселую и ну не будем говорить трактирную жизнь, а также - тоже во все времена - ругали начальство и правительство. Шевченко не был исключением. В 1844 году в поэме "Сон" он прошелся и по Николаю, и по его супруге. А в 1847 году типа тайное Кирилло-Мефодиевское общество было типа разгромлено жандармами, и у многих общественников списки поэмы нашлись. И попали на стол Николаю.
Тарасовский Николаша был совсем Палкин и ни за что бил в морду своего министра. С тарасовской Александрой Федоровной обстояло хуже. Дословно ее нежное поэтическое описание звучит следующим образом:
«Цариця небога,
Мов опеньок засушений,
Тонка, довгонога,
Та ще, на лихо, сердешне,
Хита головою.
Так оце-то та богиня!
Лишенько з тобою»
(В переводе В.Державина: С тощей, тонконогой. / Словно высохший опенок, / Царицей убогой, / А к тому ж она, бедняжка, / Трясет головою. / Это ты и есть богиня? / Горюшко с тобою...).
Согласно легенде, озвученной, между прочим, даже Белинским (в письме Анненкову, предназначенному также для ярого николаененавистника Герцена и его окружения), Николай, читая про себя, хохотал. Ну, может, и обиделся тоже. Но вообще насчет себя удар держать Николай умел и проявлял в таких случаях определенный солдафонский юмор. Однажды в кабаке напротив Московского вокзала (где сейчас гостиница) некто Иван Петров рассквернословился так, что целовальник не выдержал. Желая унять пьяного посетителя, он указал на бюст (по другим данным, лубочную картинку-портрет) императора: "Перестань сквернословить, хотя бы ради лика государева". Петров ответил с вполне шевченковской логикой: "А что мне твой лик, я плюю на него!" - после чего повалился и захрапел. Очнулся он, вестимо, в кутузке Рождественской части. Обер-полицмейстер С.А.Кокошкин донес в утреннем рапорте Николаю об оскорблении Его Императорского Величества. Николай прочитал, улыбнулся и наложил резолюцию: "Вместо наказания сказать, что и я на него плюю; в харчевнях же и кабаках не дозволять вперед иметь на стенах портретов императорской фамилии".
Так что Шевченко скорее всего отделался бы легким испугом. Но тут дело дошло до императрицы и "высохшего опенка".
Я не люблю Александру Федоровну. Она была дамса тепличная и не шибко умная. Но муж был за нее горой и, в общем, имел все основания. В 1844 году, когда Шевченко крыл царицу за излишнюю тонконогость, умерла родами Адини, младшая дочь Николая и Александры. После чего императрица перестала спать и впала в такое состояние, что мужу-императору, поседевшему и в отеках, потребовалось отправить жену лечиться в Палермо на полгода. А что до трясения головы, то оно у нервной Александры появилось после 14 декабря понятно какого года. Со своей женской точки зрения она очень тяжело восприняла и выстрелы, и угрозу гибели семейства, и все остальное.
"Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля - один на г.и. (государя императора), другой - на г.и-у (государыню императрицу). Читая пасквиль на себя, г. хохотал, и, вероятно, дело этим и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за только, что глуп. Но когда г. прочел пасквиль на и-цу, то пришел в великий гнев,и вот его собственные слова: "Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?" И это понятно, когда сообразите, в чем состоит славянское остроумие, когда оно распространяется на женщину". Белинский, письмо Анненкову.
Так что Шевченко по приказу пришедшего в ярость Николая был арестован, доставлен в столицу и наказан по всей строгости буквы закона. «За сочинение возмутительных и в высшей степени дерзких стихотворений» Шевченко был определен рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, получив, правда, при этом право выслуги в унтер-офицеры. И, как указывалось в документах ІІІ Отделения, «бывший художник Шевченко, при объявлении ему Высочайшего решения об определении его рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, принял это объявление с величайшею покорностью, выражая глубочайшую благодарность Государю Императору за дарование ему права выслуги и с искреннейшим раскаянием, сквозь слезы говорил, что он сам чувствует, сколь низки и преступны были его занятия. По его словам, он не получил никакого воспитания и образования до того самого времени, когда был освобожден из крепостного состояния, а потом вдруг попал в круг студентов, которые совратили его с прямой дороги. Он обещается употребить все старания вполне исправиться и заслужить оказанное ему снисхождение».
Как частного человека и мужа, всецело преданного своей хрупконервенной и действительно нездоровой жене, я очень понимаю Николая. Как политик - он был резко неправ. На троне надо витинарствовать. Пратчеттовский патриций нашел бы приличный повод и бросил бы Шевченко в яму со скорпионами - и правителя за это уважали бы и боялись еще больше. Ибо умный тиран. Николай воспользовался служебным положением, чтобы свести счеты как частное лицо - и это нехорошо. Как говаривал Талейран, это хуже, чем преступление, - это ошибка.
Право же, Шевченко того не стоил.