Ну, раз надо, значит, надо, решила я и на десятом месяце сорок третьего года жизни открыла библиотеку Альдебаран, страницу "исторический любовный роман". Ибо рассудила, что он такое же барахло, как и современный, но способен несколько разбавить скучищу смешными ашипками в антураже, и, следовательно, я буду не просто мученицей своих принципов, но еще и знатно повеселюсь. (Так и было, но не аптом сейчас речь.) С чисто немецкой методичностью, унаследованной от предкоф, я ознакомилась со всеми представленными там авторами, хотя бы по одному опусу от каждого. Не буду врать, что внимательно читала. Чаще проглядывала, конечно, ибо и ужасы перевода, и антуражные ашипки, и прочая развлекуха рано или поздно приедаются. Зато теперь никто и ничто не помешает моему хорошо взвешенному и выстраданному долгим ржачем мнению о данном пастернаке.
Итак. Все мы были молоды, надеюсь, и все играли в настольные игры, где на большой плоскости затейливая спиралька с кружками, и надо бросать кубик, а потом двигать фишки и смотреть, куда попадешь. Начало и финал-то одни и те же, как, собственно, и набор препятствий на пути. Тут пропускаешь ход, ибо штраф; а если угодил на зелененький кружочек, можно сократить путь на пару ветвей спиральки, или, если на красненькое, наоборот, быть отброшенным назад.
Так вот, любовный роман - это в точности такая настольная игра, причем из серии очень, очень скушных, ибо в жизни хоть какое-то соперничество, а тут до бесконечности играешь разными фишками, но исключительно сам с собой. Начало всегда одно, финал всегда один, одинаковы пропускания хода, перескоки вперед и карательные отбросы назад. Несколько разнятся картинки на игральной доске, впрочем, не слишком сильно - они всегда плоские и неизменно нарисованы не лучшими художниками. Ну, цвет фишек тоже немножко различается - где фиолетово, где зелено, а где фишка большая и беленькая. На этом все. Много, много картонных героев и картонных героинь в картонном антураже, движущихся по заданному изначально пути в соответствии с бросками кубика, создающими иллюзию движения.
Никакого отношения к жизни, людям, чувствам и даже сексу картонки не имеют и иметь не могут. Во-первых, авториц интересуют не жизнь, люди, чувства и даже секс, а исключительно прохождение картонок по схеме. Во-вторых, любые явления реальной жизни, чувств и даже настоящего секса в любовных романах ужасно, ужасно вредны, ибо могут поломать схему.
Я поясню. Вне любовного романа литература обычно занимается как раз тем, как живут, чувствуют и взаимодействуют меж собою (в т.ч. и в форме секса) люди с характерами, а не картонные фигурки. Как не бывает двух одинаковых деревьев или двух одинаковых цветков, так и люди, чувства и отношения всегда насколько-то разные. И чем сложнее, тем более разные. И тем более интересные. Хороший писатель не просто это знает, он безумно наслаждается тем, какие интересные и неожиданные (и при этом совершенно закономерные, прошу заметить!) поступки совершают его герои. Широко известна история, как наше все, дописывая про Евгения Онегина, бегал по друзьям и восторженно излагал им, какую штуку учудила его Татьяна - взяла и замуж вышла, во!
Не то любовный роман. Любое проявление живых чувств способно напрочь искалечить драгоценную схему на плоскости, которая и есть главный смысл любовнороманного писания. "Он убил моего отца / ребенка / пуделя!" - обливаясь в душе гневными слезами, подумала героиня, глядя на главного героя. и поклялась в вечной ненависти к нему. Эээээ, картонка моя, не капризничай, подумало авторицо и недрогнувшей рукой немедленно вызвало у главной героини при взгляде на жестокого убийцу отцов, детей и пуделей жестокий прилив жара в области женской сути. Вооот, а теперь в постельку, удовлетворенно вздохнуло авторицо, передвигая фишки по доске. И даже если прихоти извивов схемы вызовут теперь обратный откат, и кто-нибудь из героев из постельки выпрыгнет на пару спиралек назад, все равно драгоценная схема спасена, а ненужные чувства, характеры, люди и реальность удалены с картона.
Я принципиально не буду про слог и вообще художественную сторону, хотя, конечно, они настолько никакие, что до определенной точки доставляют много специфического веселья. Разница между отображением жизни и игрой в картонки и так достаточна, чтобы любовный роман к литературе не относить. Роман о любви - это да, о, это конечно, это совсем иное. Вот "Евгений Онегин" - вполне роман о любви. А был бы он любовный роман, что бы было в последней главе, вместо объяснения Онегина с Татьяной? А вот примерно что:
"Он оставил ее сосок в покое и стал лобызать ее уста. ... При этом она тихонько подвывала, исподволь входя во вкус небывалого наслаждения."
"Он сжал ее бедра и принялся тереть ее огненным подбрюшьем о свое бедро еще сильнее, целуя ее лицо, плечи и шею"
"Она вцепилась пальцами в его мускулистые руки и заскулила"
"С огромным удовлетворением он поглаживал ее, скулящую и повизгивающую, по спине"
"Рука ее скользнула к его чреслам и сжала твердый подрагивающий мужской причиндал, вытянувшийся в ее честь по стойке «смирно»."
"Он обнял ее мускулистыми руками и упершись пульсирующим причинным местом в ее пупок стал целовать ее лицо".
Ибо схема. И это в случае еще хоть сколько-нибудь приличного романа. А если у авторицы совсем крыша набок, пассаж "Я вижу, ты готова меня принять, мой ангел! — с восторгом вскричал он и ловко вогнал свой огромный причиндал в ее росистое горячее лоно" возникла бы сразу после письма Татьяны Онегину. Или даже до.