Не хочу я писать про Роберта. Зверски неохота. Типчик хуже Визериса. (Правда, немного лучше последнего русского императора, снимавшего нервное напряжение от суеверной истерички-женушки отстрелом потерявшихся и бродячих кошечек-собачек.) Но хочу я или не хочу, а вся первая глава Неда – пышный бенефис его старого другана. Нед, он из разряда тихо стоящих в стороне и не навязывающихся со своим важным мнением. Всю главу на арене Роберт Баратеон. Он врет, он предает, он манипулирует, он пытается обмануть себя, он любит себя, он жалеет себя, он бьет на жалость к себе и т.д. и т.п.
Но толку-то откладывать неприятную работу писать про Роберта – что, он от этого с арены куда-нибудь свалит или лучше сделается? Скорее уж я помру от старости.
Так что поехали.
1.Вводное.
Убедимся лишний раз, что Мартин любую главу начинает чем-нибудь этаким многозначным, многоговорящим, нагруженным смыслами и тенями будущего. Бенефис Роберта - не исключение. Прямо так во первых строках гости и хлынули в ворота Винтерфелла рекою металла, пока дорогого и нарядного. Но уже где-то среди встречающих волну затесался младой воспитанник, который через пару лет вернется в замок на гребне иной волны. Там тоже будет металл, только отношение к металлу дорогому и нарядному принципиально иное, чем при дворе короля Баратеона.
Когда вторая волна отхлынет, от Винтерфелла останутся
Впрочем, если слегка вглядеться, первая волна, с виду такая дружелюбно-благожелательная, оставляет за собой не меньше разрушений, чем вторая. Только разрушения не столь наглядные, как те, что совершат островитяне, люди железные, простые.
Ведь что такое Винтерфелл, трудами Неда – и пары-тройки, а то и десятков поколений его предков? Это такой патриархальный островок честности и чистоты в весьма нечестном и нечистом мире. И давайте не будем путать честность и чистоту с культурой и мягкостью. Север край жестокий, Нед, который хорошо в теме, не зря думает, что здешние правители жестки, как подвластная им земля.
Однако политическая грязь земель южнее Перешейка Винтерфеллу в общем и целом чужда.
Здесь, пожалуй, следует отметить, что самый северный Великий Дом Вестероса странным образом напоминает самый южный. Солнечные Мартеллы с их горячей кровью и холодной местью, конечно, куда более политики во всех отношениях, чем сатурнианские Старки. Но у Мартеллов, точно как у Старков, имеются твердые базовые понятия порядочности, размытые в средней вестеросской полосе местами до полного исчезновения. Представители крайних Домов поступают по-всякому, но, как бы их не заносило, они неизменно и четко в курсе, где добро, где зло, где честь, где вина, где цена. И сколько за что придется платить. А также что расплачиваться обязательно, причем лично, а не кому-то левому. В общем, самообман, профессиональные мастера которого встречаются в изобилии в домах средней полосы, типа Ланнистеров, Талли и особенно Баратеонов, в зонах сурового климата не в почете. Пустыня, снежная ли, песчаная ли, она пустыня и есть - когда ты с ней один на один, пудрить собственный моск становится весьма сложно.
Конечно, винтерфелльский оазис порядочности не сам собою образовался, особенно если вспомнить, как пропахали семью Старков потери и горе последней большой войны. Благополучие оазиса держится на плечах Неда - бесспорно, лорд Старк изрядно поработал, собирая во всех смыслах осколки собственного дома. К моменту начала саги, впрочем, все уже собрано, налажено, укреплено любовью, долгом и терпением. Как будто так и было. Без проблем не обходится, но это, скажем так, проблемы цветущего сада, а не выживание в туче пепла на склоне извергающегося вулкана.
Приятель-благожелатель, набежавший на гребне волны с юга, основательно обламывает сад, большей частью до пеньков. Семья остается без опоры, обе девчонки если и вернутся домой, то совсем уже не девчонками. Жена опоры сначала повелась на соблазн, заставив мужа бросить оазис и поехать зарабатывать дочке старшей любимой место возле Железного Трона; потом же и вовсе вообразила себя крутым политиком и вершителем судеб и отбыла на юг. Как и муж, с концами. Старший сын в результате отдаленных последствий визита дружелюбца с югов предан и не без садизма умерщвлен. Средний сын выброшен в окно братом королевы, остался калекой на всю жизнь, непонятно, насколько долгую, да и вообще не добит усилиями все тех же гостей с юга исключительно благодаря богам, маме и волку. Сын младший одичал до состояния звереныша, разве Оша ему вгонит концом копья немного ума в какие-нибудь ворота. Про домочадцев молчу, потому что слишком длинно перечислять - впрочем, кто читал, и так знает. Собственно, вторая волна, довершившая разрушение Винтерфелла, вообще стала возможной после того, как Роберт, желая избавиться от суки-жены, но до усрачки боясь связываться с грозным тестем, выдернул Неда на юг.
Короче, с такими друзьями, как Роберт, никаких врагов не надо.
Впрочем, исторически последнее слово останется за Старками. Ибо сразу за первой фразой, в которой волна незваных гостей сверкает полированными металлами, следует вторая, где ветер с севера теребит дюжину золотых королевских знамен. Всем этим южанам, погрязшим в своих разборках, идти в конечном счете против северного ветра. И, похоже, во главе с теми, кто с Севера.
Время волков еще будет.
2.Интермедийное.
Прежде чем на ковер совершит выбег главный клоун и пристанет как банный лист с собой, собой, еще раз собой и своими проблемами, Нед успевает окинуть взором коллектив бродячего цирка. Наблюдения его небезынтересны.
Первый замеченный - Джейме, с волосами цвета очередного (и наиярчайшего) драгметалла. Видный человек брат королевы. Причем не только внешностью, у него и личность, так сказать, изнутри прет. Джейме неизменно производит впечатление, хотя делать это, как правило, специально не старается. Однако вот вслед за сдержанным Недом, нисколько не склонным покупаться на внешнее, и сдержанный Джон, даже более реалист, чем его официальный отец, с трудом отводит от Джейме взгляд. Да еще вербализирует впечатления - вот, дескать, таким должен быть король.
Впрочем, каким должен быть король - это уже несколько другой вопрос, но суть в том, что Джейме неизменно производит настоящее, сочное, полнокровное впечатление крупномасштабной личности. Каковой быть вполне способен.
А по сути он кто? Лентяй, не без удовольствия погрязший в своей обиде на жизнь, столицу и Вестерос. Пригрелся на уютном месте при дворе. Трудится комбинацией грелки, вибратора и психотерапевта при Серсее. По совместительству банк семени, но не больше - что родилось от его семени, уже не его забота.
Так вот поглядишь, на что человек способен и что он с собой делает - и романтический флер вокруг Джейме разом сходит на нет.
Второй, кого Нед замечает, - Сандор Клиган, естественно, рядом с Джоффри, телохранителем коего является (хотя Нед замечает их в обратном порядке - вероятно, опять же в силу принципа "чья личность ярче, того и вижу первого"). Любопытно, что Нед с Псом уже встречались. Потому что не "вон обгорелая рожа, ясно, что Сандор Клиган", а "жуткое обгорелое лицо Сандора Клигана". Понятно, что такое лицо не запомнить трудно. Но все-таки - а где Нед мог видеть младшего Клигана? Во время мятежа, то есть, ахпростите, революции Роберта солировал и надолго запомнился публике Клиган-старший как одно из неприятнейших орудий Тайвина. Вряд ли Сандор попался Неду на глаза на той войне. Да и был ли тогда Пес латником Ланнистеров? От Горы, во всяком случае, он держался насколько можно подальше. Старшему братцу на момент мятежа что-то около семнадцати, а младшему двенадцать-тринадцать. Может, конечно, латником Ланнистеров он уже и был, но где-то в самых задних рядах. Среди начинающих. Даже если Сандор в этом возрасте и убил кого-то боевым мечом, ему еще очень далеко до положения человека, с которым стоит считаться братцу. И до того, кого вообще замечают.
Но поскольку нынешний глава дома Старков бывает на юге раз в десятилетие по случаю какого-нибудь крупного мятежа, а Сандор не замечен в визитах на север, остается единственная возможность для Неда лично наблюдать упомянутое обгорелое лицо: девять лет назад, "когда олень и лютоволк объединились, чтобы покончить с претензиями владыки Железных Островов, провозгласившего себя королем". По срокам совпадает и в другой точке: сомнительно, чтобы Сандор мог тогда состоять при трех-четырехлетнем Джоффри, пусть даже и телохранителем. Попасться на глаза лорду Старку Пес мог либо в столице, либо, что более вероятно, во время боевых действий.
Да и был ли вообще Нед в Гавани? Ему до Железных островов через столицу - это примерно как из Москвы в Норвегию через Париж. Хотя мало ли.
Но вернемся к Сандору. Итак, между периодами "латник Ланнистеров, прячущийся от братца" и "телохранитель принца Баратеона, одержимый желанием убить братца" в жизни младшего Клигана было еще промежуточное время "вояка королевы Ланнистер при дворе короля Баратеона, недосягаемый для любимого олигофрена королевиного папы, но мечтающий об убийстве оного олигофрена". Телохранителем Джоффри - а, согласно Серсее, в какой-то мере и отцом, - Сандор, видимо, становится несколько позже войны с островитянами. Ну, когда там принцу нужен телохранитель, а не няньки - может, лет в шесть. Нед своим в этом возрасте правосудие показывает. По вестеросским понятиям, пора становиться мужиком.
Рядом с Сандором - высокий юноша кронпринц, он же Джоффри, он же - согласно весьма неожиданному наблюдению королевы Серсеи, - в какой-то мере сыночек Пса. Впрочем, о воспитании такого сыночка таким папочкой еще будет случай подробно поговорить. А пока перейдем к Серсее, до такой степени глухой ко всякой психологии, кроме собственной, что если уж некое психологическое наблюдение сумело прорваться в ее своеобразно устроенный моск, значит, наблюдение и правда сильное.
Да не введет нас в заблуждение внешность королевы, прекрасной, словно солнце, лето и что там далее по песенному списку. Королевина голова устроена так, что вся жизнь Серсеи - сплошная цепь унижений, и очень болезненных.
Механизм унижений следующий. Мало того, что у Серсеи гипертрофированное чувство собственной значимости, ей надо с этим чувством обязательно и постоянно наскакивать на жизнь - дескать, ты, мелочь, услышь мой рев / узри мою значимость. И пади ниц. С людьми иногда проходит (хотя весьма и весьма иногда). А жизнь в целом таким наскакивающим дает как следует по заднице. Почесывая пострадавшее место, Серсея вскипает и, чувствуя себя глубочайше униженной, кидается на жизнь в следующий раз с удвоенной силой. За что получает по заднице в удвоенном размере. Порочный круг, в общем.
Несомненное дуро Серсея не от природы. От природы - это, пожалуйста, к Горе. Мозг у Серсеи вполне себе работает, но она в принципе не желает вырваться из порочного круга.
Хотя могла бы. Но нет, так нет. Вот и будет вечно смешна и унижена при этом.
А смешна она чрезвычайно. Прямо с порога Винтерфелла и даже по пути к оному. Вместе со своей двухэтажной каретой.
3.Каретно-выпендрежное.
Не думаю, чтобы Серсее вообще хотелось тащиться на этот дикий Север к этим диким Старкам. Тем более со сволочью-мужем. Тем более чтобы сволочь-муж только что не на коленях умолял старого приятеля - дескать, стань десницей. Очень скоро Серсея совершенно серьезно объяснит нам, как следовало бы в данном случае поступить, с ее умной точки зрения: никуда не ездить и сделать десницей ее брата Джейме. (Что она при этом совершенно голая и только что сексуально удовлетворена этим самым братом, лишь добавляет заявлению обворожительности.)
Но уж раз ехать приходится, значит, надо произвести на диких Старков впечатление и с порога поставить на место. Для достижения этой цели Серсея не просто разряжается в пух и прах, но берет с собой дополнительный авианосец: "огромную двухэтажную повозку из умащенного маслом дерева и позолоченного металла, влекомую сорока тяжеловозами". Узрите меня величавую, в общем.
Само собою, не узреть подобное трудно. Как авианосец из дому выбрался, так его и зрели всю дорогу все вокруг. Согласно показаниям Роберта, рыдван отчаянно скрипел, стонал и не лез ни на один пригорок. Думаю, с особенным интересом спешили на представление рядовые обыватели в те минуты, когда у авианосца в очередной раз ломалась ось (а что она постоянно ломалась, Роберт отдельно и не без удовольствия отмечает в своих показаниях). Бесплатный аттракцион веселил народ от самой Гавани до самого Винтерфелла. Северный Вестерос вообще ржал неподеццки, раз уж слухи о карете королевы преодолели Стену и достигли одичалых. Скрежеща прекрасными зубами, прекрасная Серсея мысленно желала им всем сдохнуть и предвкушала момент, когда она наконец доберется до проклятого Винтерфелла и всех там умоет.
И наконец великий умывательный момент настал и свершился - следующим образом. "Королева Роберта Серсея Ланнистер вошла в ворота пешком вместе со своими младшими детьми. Кибитка, в которой они ехали... была слишком велика, чтобы пройти в ворота замка". Проще говоря, несчастное дуро, разряженное в пух и прах, тащилось по снегу с детишками, ненавидя всех и вся, и даже приказать отрубить голову было некому - следовало пытаться держать лицо, терпеть, когда сволочь-муж по-родственному обнимает диких Старков, да еще и одобрять дикостарковскую молодежь.
Кстати о молодежи. Роберт уверенно предлагает Неду поженить старших детишек: типа все решено, только дай отмашку. Но поскольку такие вещи за пару минут не решаются, и надо заранее спросить мнение всех заинтересованных лиц, в число которых королева, несомненно, входит, значит, все еще хуже и унизительнее, чем кажется. Серсея тащится на север в проклятой карете к проклятым Старкам, зная, что ее драгоценнейший первенец, чистое золото, ненагляднейший Джоффри будет из политических соображений продан, предан и вообще вынужден жениться на дикой, грязной, мерзкой северной девчонке. К тому же будущая невестка - из рода Старков, племянница незабываемой Лианны, ради которой драгоценнейший, ненагляднейший и вообще чистое золото Рейегар отверг, как помним, Серсею. Воля ваша, а от Серсеи требуется немало душевных сил, чтобы, намучившись в карете, настрадавшись от дум о браке сына и прогулявшись по снегу, не орать матерно с требованием снести всем головы, а, делая вид царственный и невозмутимый, хвалить старковское отродье и прежде всего будущую невестку.
Дополнительную прелесть ситуации придает тот факт, что грязной мерзкой волчицей-дикаркой, которую надо хвалить, оказывается кротчайшая Санса, которую Серсея искренне полюбит - ну, сколько вообще она может любить.
Но и это не все, что жизнь выдает по многострадальной Серсеиной попе. "Когда официальное приветствие и все формальности... совершены", сволочь-муж публично и открыто опускает жену, бросая ее ради того, чтобы незамедлительно побежать куда? Правильно, на могилку вышеупомянутой Лианны. Рейегар тогда, Роберт сейчас, племянница в жены сыну, карета в ворота не лезет, снег холодный, подол мокрый, Джейме, романтик такой, не дает и слова сказать.
Жопа, граждане. Грандиозная жопа со всех сторон.
Бедная, бедная, глупая Серсея. Положительно, если для плохо воспитанных есей жизнь есть цепь невыносимой душевной боли, типа как для Сансы отказ Арьи есть лимонные пироги, то для плохо воспитанных жуковых (и здесь кроме Серсеи нужно обязательно и Станниса вспомнить) жизнь - цепь невыносимых душевных унижений.
Кстати о невыносимых душевных страданиях. Вернемся к Роберту. И прежде чем разбирать вторую его реплику в саге, начнем, как положено, с первой.
4.Нервно-диетическое.
Вот любопытно – Роберт приветствует Неда вроде как неофициально и дружески, а Нед, напротив, строго согласно этикету. Но по сути формальны и неискренни именно приветствия Роберта, а Нед в каждом своем слове правдив. Ты вовсе не переменился, радостно сообщает Роберт Неду (и наверняка врет, потому что девять лет делать лицо лорда - это как раз очень хорошо меняет. Особенно человека в общем мягкого), то ли не помня уже, как выглядел друг, то ли (это вероятнее) сразу на пороге выдавая свои собственные желания: скажите, скажите мне, что я совсем такой же, как был.
Нед и рад бы сказать. Но у него, человека болезненно честного, никак не выходит.
Почему бывшей девичьей мечте хочется комплиментарного вранья, понятно, если учесть, что лорд Старк, всегда точно фиксирующий увиденное (это в оценках он плывет и постоянно ошибается), едва узнал старого друга. За девять лет король, когда-то мускулистый, тренированный, истый средневековый вояка, набрал 50 кг.
Это важно. Набрать 50 кг за девять лет может, например, тяжелоатлет, бросивший большой спорт. Допустим, раньше были адекватные физические нагрузки, а потом пришлось сидеть на проклятом троне целыми днями, «пока ум не онемеет, а задница не разболится». Правдоподобно? Нет. Пока Аррен был жив, не так уж много Роберту приходилось напрягать на троне ум и зад. Так, вывеска. Когда же Аррена отравили, положение ничуть не изменилось, на что свидетелей много, но мой любимый – Ренли. «Лорд Варис хочет сказать, что все эти хлопоты с монетой, урожаем и правосудием до слез утомляют моего царственного брата, - проговорил лорд Ренли. – Поэтому нам выпадает обязанность самим править страной. Время от времени король дает нам одно-два распоряжения». Впрочем, сам Роберт в разговоре с Недом ничуть не менее откровенен на сей счет: «Я хочу, чтобы ты правил королевствами, воевал, позволив обжорству, пьянкам и распутству загнать меня в раннюю могилу».
Итак, сидячая работа – уж никак не причина ожирения. Максимум один из факторов. И то очень сомнительно.
Нездоровый образ жизни, то бишь обжорство, пьянство и распутство, загоняющие бедолагу с разбитым сердцем в раннюю могилу? Тут чуточку сложнее. Роберт не из тех, кто будет жрать водку в мрачном гамма-алкоголическом одиночестве и потом лежать сутками в отключке. Тут скорее гулянки по принципу «раззудись-плечо-размахнись-рука». Распутство само по себе тем более не может служить причиной лишнего веса. Оба эти занятия, скажем так, требуют затраты калорий.
Остается собственно обжорство. Но сколько же надо жрать при вполне приличной физической нагрузке (упомянутые гулянки и распутство, а также охота, турниры и прочие стандартные развлечения подобной натуры в средние века), чтобы набрать 50 кг? Нет, можно, конечно. Но это уже, назовем вещи своими именами, булимический невроз. Волчий голод на базе нехорошего с нервами. Человек не ест, а именно жрет, снова и снова забивая пузо так, чтобы забыть о тяжкой(их) неотступной(ых) проблеме(ах).
Проблему Роберт вроде как и не скрывает - более того, для Неда обозначает особенно шумно. Каждую, каждую ночь во сне он видит, как убивает злодея, похитителя и вообще насильника Рейегара. Любовь пламенная и неумирающая сжигает беднягу короля неумолимо и постоянно. Светлый образ идеальной женщины Лианны (не имеющий, правда, особого отношения к Лианне реальной) преследует еженощно, ежедневно и вообще ежечасно. Ну, во всяком случае, в те редкие минуты, когда осиротевший любовник не думает о трахе и голых бабах, так сразу про Лианну, ага.
Допустим. Но почему жрать и жиреть Роберт начал не 15, а 9 лет назад? А может быть, и позже, это Нед его девять лет не видел. Почему раньше невроз компенсировался, а потом вдруг резко проявился, да еще так неостановимо? В Лианне ли тут дело? Тем более что по ночам Роберту вроде снится вполне правильный сон – он убивает Рейегара, а не Рейегар его или, не дай боги, Лианну, или Лианна сама умирает, или Рейегар ее насилует (надо полагать, сотни раз, такое жесткое ночное порно). Почему компенсаторный сон для Роберта скорее проклятие, чем облегчение?
Что вообще могло измениться девять лет назад (или даже позже) в ситуации с Лианной, мертвой уже лет пятнадцать как? Равно как узнать что-то новое о жестком порно, оно же сотни изнасилований Лианны мертвым уже Рейегаром Роберт ну никак не может. Или он наконец допер, что Рейегар был вовсе не насильник и похититель, а большая любовь? И что пятнадцать лет назад страдающий жених, крикнув сильнее грома: «ЧТО СДЕЛАЮ Я ДЛЯ ЛИАННЫ?!!», метафорически вырвал не свое, но вовсе Лианнино сердце? Типа до жирафа дошло, он распереживался и впал в булимию?
Верится плохо, ибо слишком любит себя данный жираф. Но допустим. Тем более что некоторое подтверждение этой версии в тексте имеется: ведь именно Рейегар тревожит Робертовы сны.
Впрочем, дошел до мысли жираф или все прячет голову в песок, совершенно бесспорно, что Лианна Рейегара действительно любила. На то есть четкое доказательство - невроз уже совсем другого любящего ее человека.
5.Повторительно-неоригинальное.
Нед, в отличие от Роберта, своих тонких нервиев предпочитает не демонстрировать, но они у него, несомненно, есть. Скажи – «Лианна», и Нед немедленно, помимо собственной воли, выдает четкую картинку, определенные детали которой повторяются почти навязчиво. Еще картинка неизменно возникает, когда ослабевает контроль – в болезненном и/или опиумном бреду. А иногда и просто во сне. А один раз, довольно неожиданно – в борделе, возле пятнадцатилетней девочки, родившей от Роберта дочку.
Детали самой первой картинки позже слегка варьируются, но все, что будет потом, есть уже и здесь. Огласим весь список. Лианна умирает. Она хочет быть похороненной возле Брандона и отца. В комнате запах крови (позже изваяние Лианны плачет кровавыми слезами, так что кровь, несомненно, самой умирающей), больная лихорадит, поэтому обессилена и голос слаб. Боится умереть, но упорно борется за жизнь. И лишь когда Нед дает некое обещание, Лианна перестает бороться, перестает бояться, улыбается и вскоре уходит.
Наконец, в деле почти навязчиво фигурируют голубые (синие) зимние розы. Ими пропахла комната, их держит Лианна в ладони до тех пор, пока Нед не дает свое таинственное обещание. Тогда - и только тогда - она выпускает из ладони "мертвые розовые лепестки", берет за руку брата и отбывает в мир иной.
Позже нам немножко разъяснят насчет синих (голубых? В общем, цвета инея) зимних роз: это любимые цветы Лианны, и именно венок из них преподнес ей на турнире в Харренхолле принц Рейегар, совершенно забыв о собственной жене. До последнего держать в ладони лепестки цветов, подаренных насильником, похитителем и вообще злодеем, - как это похоже на женщину, изнасилованную много сотен раз. Вообще про изнасилование сотни раз - это бред из разряда анекдотов ("Вчера была в парке, изнасиловали. Сегодня была в парке, изнасиловали. Завтра опять пойду"). Даже Роберт вряд ли способен поверить в такое до конца - видимо, потому особенно громко орет на эту тему. Ему чем громче, тем убедительнее.
Но как бы ни голосил Роберт, а у Рейегара с Лианной была большая и взаимная любовь. Если уж Рейегар в видении Дени, умирая, шепчет имя Лианны, а башню, где они вдвоем провели на юге короткий медовый месяц, назвал Башней Счастья. Если уж книжный принц, никогда не блиставший в боях, один-единственный раз сражался вдохновенно и безошибочно. Как там у Честертона - "...в тот вечер он чувствовал себя всеведущим и всемогущим - неразумное чувство, мудрое чувство, которое приходит к молодому человеку, когда он на какой-то миг уловит на некоем лице некое выражение".
Более того, Лианна была не просто любовницей, но королевой – поскольку позже в одном из видений она в короне из тех самых зимне-голубых роз.
В общем, Роберту есть что от себя скрывать и напрягать голос.
Интересно также, что любящий брат относится к покойному насильнику сестры совсем иначе, чем любящий жених. Тысячи смертей ему мало, он заслуживает большего! – вопит на могилке любимой Роберт. На что Неду согласно тексту "нечего ответить". Но минуточку - если бы Рейегар правда был подлый насильник любимой сестры, неужели Неду нечего было бы ответить до такой степени, что только разговор остается перевести?
С другой стороны, Неду, знающему правду, совершенно бесполезно лезть на рожон. Роберт жаждет не правды, но уюта. Не Лианна его бросила, а Лианну заставили его покинуть. Интересно, как вообще скорбящему жениху объяснили, отчего бывшая невеста умерла?
Кстати, а отчего она все-таки умерла?
С этим много обсуждавшимся вопросом тесно связан другой - что же ей там Нед такое обещал. Вряд ли можно сказать что-то принципиально новое по этим двум вопросам. Но полнота изложения требует в данном случае повториться.
Итак. Возможных причин смерти, строго говоря, четыре:
- Лианна убила себя;
- Лианну смертельно ранили;
- она умерла от какой-то болезни;
- она умерла в родах.
Про «смертельно ранили» не будем – Башню по приказу подлого насильника охраняют лучшие силы Королевской Гвардии, которые с головы Лианны волосу упасть не дадут. А потом пришел любимый и любящий брат. Кому бы они дали ранить-то? Или сами поработали? В общем, даже не смешно.
Болезнь с кровотечением и длительной лихорадкой в принципе возможна. Только если неинфекционного характера, потому что больше никто из бывших ранее или подъехавших позже не заразился. Не следует, конечно, исключать аборт (пижму в Вестеросе используют весьма широко, хотя кто же Лианне ее даст-то? Но всяко бывает) – или самопроизвольный выкидыш, допустим, вследствие тяжелых переживаний (гибель отца, гибель брата, гибель мужа, страна, разорванная женихом), с дальнейшим инфицированием и смертью. Поскольку антибиотиков в Вестеросе пока не изобрели.
Что Лианна кончила жизнь самоубийством, в принципе тоже возможно. Любимый муж погиб, убитый бывшим женихом, - то бишь из-за нее, Лианны. Отец и старший брат замучены покойным королем – тоже, строго говоря, из-за нее, Лианны, кого побежали к королю защищать-то? Стыдно за себя вообще, стыдно смотреть любимому брату в глаза в частности. Слабая женская рука, нанося себе рану, дрогнула, быстрой смерти не получилось, самоубийственная дама лихорадит, цепляется за жизнь, умоляет брата о прощении, а также слезно просит похоронить ее рядом с папой и другим братом, в знак всеобщего прощения, видимо. Обещал – она успокоилась и, радостно улыбаясь, откинула лыжи.
Какая-то логика есть. В книге другого автора, вероятно, даже прошло бы. Мартин, правда, таких баб не уважает, а Лианну явно уважает. Но, может, он нам еще не все о ней сказал.
Наиболее вероятна, конечно, смерть от послеродовых осложнений. По всем параметрам, начиная с анамнестических. Поскольку принцесса Элия была дама слабого здоровья и рожать ей больше было не показано, а принц Рейегар что-то этакое отыскал в книгах и загорелся идеей произвести на свет три драконьих головы - читай трех детей-Таргариенов, - понятно, что в общении с женой номер два означенный принц будет сочетать приятное с полезным. То бишь любовь со стремлением сделать третью драконью голову.
Опять же Лианна оставлена в безопасности на дальнем Юге, в стороне от основных сражений. И лучшие силы Королевской гвардии рядом с дверью в высокий терем тогда хорошо укладываются – в Гавани, по мысли Рейегара, его детей и первую жену сохранит от всего плохого Джейме, а жену вторую, любимую, но несколько сомнительную в глазах общественности, равно как ребенка от нее, пусть защищает сразу кучка белоплащовых во главе с Белым Быком.
Остальные факторы тоже соответствуют: запах крови после родов – дело обычное, равно как в те нестерильные времена вполне обычна послеродовая горячка с последующей смертью роженицы. Далее, Лианна умирает с памятью о любимом, сжимая в ладони цветы, символизирующие их любовь. Но попробуй умри, когда надо защитить ребенка. Совершенно естественная реакция матери. К тому же в данном случае естественный материнский инстинкт следует умножить на шестнадцать.
Ибо ребенок, если он есть, - это дитя Рейегара. То бишь Таргариен. А бывший жених и страстный обожатель Лианны выбивает по всему Вестеросу всех Таргариенов любого возраста, каких может найти. И, конечно, с особенной страстью он кинется освобождать свою бедную-несчастную, подло обрюхаченную негодяем Рейегаром невесту от, так сказать, материального результата насилия.
Как ни кинь, а единственный, кто стоит между ребенком Лианны и Робертом, - это сама Лианна. Какими бы блестящими рубаками ни были гвардейцы, но их слишком мало, чтобы рано или поздно не быть выбитыми армией победивших мятежников. И никто, кроме самой Лианны, не защитит ребенка Рейегара от Роберта.
Ну, хотя бы попробует защитить. Правда, совершенно свободно представляется милая сценка, в которой Роберт, работая с младенцем аналогично Григору в Гавани, сотрясает башню бывшего счастья ором на тему «я ж тебе говорю, глупой, тебе без этого отродья будет лучше, сама же скажешь спасибо, когда очухаешься, а детей мы с тобой еще столько настрогаем!». Конечно, будь Лианна здорова, она бы гоняла женишка не хуже чем оруженосцев в Харренхолле. Но – кровь, лихорадка и борьба с неминуемой смертью, знаете ли. С мечом в таком состоянии не сильно побегаешь.
Так что вся надежда на Неда. Если он обещал Лианне защищать любыми средствами ее дитя, тогда - да, можно и лепестки мертвой Рейегаровой розы выпустить, схватившись за руку брата. Тогда понятен и ушедший страх, и улыбка перед смертью. Мать, что вы хотите.
Строго говоря, если не учитывать дополнительные обстоятельства, это всего лишь версия, пусть и наиболее вероятная из трех. Однако дополнительные обстоятельства есть.
Картинку «Лианна на смертном одре» вызывают у Неда не только упоминания о сестре вообще и ее трагической смерти в частности. Это понятно. Но вот с чего, казалось бы, вдруг ему вспоминать о Лианне в борделе? В разговоре с пятнадцатилетней девочкой, влюбленной по уши в давно забывшего ее Роберта, держащей на руках рожденного от Роберта ребенка.
Потому что девочка попросила десницу передать королю, какая прекрасная у него дочь, и десница обещал? И тут же «вспомнил обет, данный им Лианне на смертном одре, и цену, которую заплатил, чтобы выполнить его». Гм. Неужели всякий раз, когда Нед кому-нибудь что-нибудь обещает, он вспоминает, как дал обещание сестре – и более того, сдержал слово, долго вез тело на Север и похоронил, где она просила? И много имел он от этого неудобств, везя сестрины косточки домой. Высокую заплатил цену. Опять-таки - не уровень это Мартина.
Совсем другое дело – если в обещании фигурировал новорожденный ребенок.
У рыженькой девочки из борделя Катаи – дочка, которую мать пусть не прямо, но просит защитить. Больше она, маленькая дурочка, конечно, озабочена тем, чтобы Роберт пришел, увидел, какая у него чудесная дочка, какая у дочки чудесная мама, в общем, чтобы любимый мужчина вернулся к ней. Десница, правда, отлично понимает, что Роберт, поимев, отбрасывает как тряпку и назад не возвращается. И хотя Неду жалко мать, он все-таки больше обеспокоен судьбой малышки. Ее он обещает защитить, о ней позаботиться – чтобы никогда не знала нужды.
Вот что-то на эту тему он явно обещал умирающей сестре. Если обещание состояло в том, чтобы любой ценой спасти от бывшего друга, уже доказавшего свою безжалостность к младенцам-Таргариенам, еще одного младенца-Таргариена, - все безупречно логично и этично. Тогда понятны и переживания насчет цены. Если Неду придется всю жизнь держать ребенка под боком, неизбежна уверенность окружающих, что это его ребенок. Естественно, не от жены. Тогда придется лгать о своей измене, причем лгать всем, включая жену, причем лгать всю жизнь. Какая цена, кроме, конечно, смерти любимых, может быть для Неда выше этой?
Но если такой человек, как Нед, обещал – тогда, действительно, можно перестать бороться за жизнь и даже улыбнуться, умирая. Какую бы цену ни пришлось ему платить, он сделает все, что должен. Даже больше.
6.Ономастическое.
Итак, Джон, сын Лианны и Рейегара, привезен с Юга и надежно спрятан на Севере от детоубийственных закидонов Роберта, которые король, между прочим, демонстрирует все 15 лет своего королевствования. Ни своих детей ему не жалко, ни, тем более, чужих – а уж Таргариенов тем более. Решить подослать убийцу к Дени для него все равно что приказать потравить крыс или там тараканов. Необходимое противопаразитарное мероприятие.
Кстати, раз уж названо имя. Мне давно интересно, по какому принципу Эддард Старк дает мальчишкам имена. Сразу можно сказать - все четверо названы в честь близких людей. С девочками сложнее - может быть, конечно, мы не знаем, как звали маму Неда, а была она Арья или Санса, но скорее все проще: это ниша Кейтилин, ей вручено право дочерей не только воспитывать, но и нарекать.
Бран – это, конечно, по любимому старшему брату, истинному наследнику земель, первенцу, рожденному, чтобы править. Тому, кто запустил цепь трагических событий, явившись к Эйерису с требованием вернуть похищенную сестру. Рикон – отец, лорд Рикард, сожженный безумным Эйерисом в собственных доспехах на глазах Брандона. Итак, два младших сына - это в память брата и отца по крови.
Любопытно, что родные по крови вроде бы как уступают в глазах Неда место тем, кто был близок ему, молодому, в Орлином Гнезде. Старшего сына, первенца и наследника, Нед назвал по имени Роберта, брата, так сказать, по воспитанию. Возможно, не без нажима дипломатичной Кейтилин, желавшей забвения обид. А может быть, и сам, потому что они после смерти Лианны вроде как примирились, сближенные общим горем.
Но почему Джон, если он какой-то левый бастард, назван Джоном? В системе близких Неду людей Джон – имя Аррена. И уж это имя точно дал только и лично сам Нед.
Однако носить имя названого отца – это в системе представлений Неда примерно тот же уровень, что носить имя названого брата. Как ни кинь, а Роб и Джон в очередной раз уравнены в правах.
Ну как Кейтилин, отлично знающей, кого из круга мужа как зовут, не лезть на стенку. Особенно если вспомнить, кто из пары Роберт Баратеон – Джон Аррен царствует, а кто правит.
Бедная, бедная Кейтилин. Каждому свой порочный круг.
(продолжение по возможности следует)